Внятный сервис, IT-проекты и креативная экономика. Goodline подводит итоги года

Генеральный директор компании Goodline Роман Жаворонков поделился с журналистами своим видением ситуации на цифровом рынке, а также рассказал о предварительных итогах года в отрасли и не только.

— Роман Викторович, как известно, компания Goodline — региональный оператор. Как удается удерживать позиции перед натиском федералов?

— Самое сложное в операторском бизнесе — обеспечение сервиса. Всё остальное сильно проще. Федералы на сервисе обычно «заваливаются», потому что это гораздо сложнее купить за деньги. Ты можешь купить оборудование, спроектировать, тебе его смонтируют и биллинг внедрят. Но сервис как таковой за деньги купить не можешь, им нужно реально заниматься — кропотливая работа. На этом федералы ломаются, а мы держим позиции. Сотовому оператору звонят меньше, чем проводному. У него конечное устройство — телефон, а за проводом находится квартира, в которой пара роутеров, два компьютера, три планшета, телефоны, приставки. Всё это со всеми проблемами в тебя «втыкается», поэтому сервис — бесконечная история. С одной стороны, его невозможно сделать хорошо, ты всегда где-то виноват — возможных сочетаний проблем несчетное количество.

— А есть ли планы стать оператором межрегиональным?

— Нет. Рынок интернета сформировался. И тут как с энергетикой: просто так не можешь взять и стать энергетической компанией в соседнем регионе. Это в значительной степени инфраструктурный вопрос.

— Если рынок сформировался, а в Кемерове вы фактически подключили всех, кого могли — как будете развиваться дальше?

— Органично. И снова как в энергетике: потребители растут —- растём, потребители сокращаются — сокращаемся. Развиваем дополнительные услуги: камеры, сотовая связь, телевидение, GEPON. На сформировавшемся рынке эта история везде выглядит одинаково.

— Зачем брать мобильную связь, если есть большие операторы? Та же «тройка».

— Общий аккаунт, лучше пакет, какие-то мелочи удобнее и так далее — жизненных сценариев много, какие-то у нас получается лучше удовлетворить. Понятно, что по этой услуге мы никогда значимую долю рынка не займем. Нет волшебного Грааля на сформированных рынках

— Расскажите о значимых разработках и их судьбе. Та же Wachanga, что с Кузбасс Онлайн?

— Если говорить о Кузбасс Онлайн, то он стал по-настоящему зрелым проектом. Недавно запустили раздел про Шерегеш, там много пользователей, прямые трансляции, провели всекузбасский конкурс «ПесниZAРодину», его зрителями стали 83 000 кузбассовцев. Кузбасс Онлайн — это сфера неформализованного общения в отличие от госуслуг — площадки для формальных контактов.

Wachanga — это один из проектов, которому в прошлом году было плохо. Сейчас он опять начал хорошо расти, превысил результаты до февраля 2022 уже больше чем в два раза. Удаётся вклиниваться в перспективные рынки Юго-Восточной Азии и Ближнего Востока. Так что с Wachanga все хорошо.

Искусственный интеллект – дело будущего

— Как ИИ и нейросети повлияли на работу компании? Может уже требуется меньше людей?

— Мы всячески пытаемся роботизировать техподдержку, потому что это дорогостоящая операция. Кроме того, сейчас подрастает поколение, которое не очень-то и любит с живыми людьми общаться, им в чате общаться удобнее. Голосовые помощники и чаты у нас были достаточно развиты еще до хайпа с ChatGPT, большими языковыми моделями.

— Они дали вам новый качественный скачок?

— LLM, большие языковые модели — нет. Не удалось найти им применение.

— Не нашлось применение или они не доросли?

— У нас нет такой массовой операции, где большие языковые модели могли бы всерьез пригодиться. По-настоящему. Сети, которые обрабатывают чаты и голосовые сообщения, существовали и до LLM, и их полно новых. А вот ChatGPT и подобные мы используем, но пока незначительно. Ну там, черновик договора на другом языке подготовить. Да, это хорошо, где-то увеличивает гибкость, но не могу сказать, что это даст значимый экономический рывок. Как дал, например, сам интернет или многочисленные сервисы через него.

— Сильный ажиотаж вокруг темы ИИ и больших языковых моделей вообще оправдан?

— Как обычно, они внесут значимый вклад, но позже, чем люди этого ожидают. Когда ты разговариваешь с «чистыми» айтишниками, они говорят: «Всё, уже завтра мир изменится». Лично я, вспоминая например блокчейн, который должен был всё изменить, а ничего существенно не изменилось, полагаю, что по степени влияния ИИ на повседневную жизнь будет примерно также. Другой вопрос, что там будет дальше, с какой скоростью будет открываться дверка в интеллектуальный ад. Когда можно будет давать на эту сущность задачи исследовательского класса: «Найди новые белковые соединения против чего-нибудь», «выдели маркер ракового заболевания такого-то на основе таких-то данных». Если удастся дойти до этого, то многое сильно изменится. Влияние будет в любом случае, но сильно ли оно изменит мир, пока неизвестно.

Вот когда изобрели книгопечатание, человек получил оффлайновое хранилище данных. Пропала необходимость помнить всё в голове. Когда изобрели интернет, эти знания стали доступны быстро и всем. А сейчас происходит третий шаг: мы выносим за пределы индивида интеллект. То есть ты можешь не уметь фактически совершать интеллектуальные операции, но можешь в любой момент их подхватить из условного ChatGPT. Вопрос, с какой эффективностью это взаимодействие в итоге получится. Актуальные исследования, которые ведут на переднем крае науки, уже превышают интеллектуальные возможности человека как таковые, их уже трудно осознать. Если этот фронтир удастся отодвинуть с помощью AGI, мы можем в горизонте 15-20 лет увидеть прекрасные новые лекарства или суперсовременные материалы.

Образование — показатель воли человека

— Говорят, что уровень высшего образования падает. Это отражается на вашей работе?

— Конечно падает. Давно и стремительно.

— Как вы реагируете?

— Страдаем.

— А не слишком ли переоценены навыки образования и всё, что входит в понятие «образованность»?

— Это показатель воли. Если ребенок заставил себя так или иначе что-то выучить, когда он становится взрослым, у него есть воля.

Психологи говорят, что идет волна детей, которые в жизни не хотят ничего. У нас есть маленькое направление разработки мобильных игр, и поэтому я знаю: скорость, с которой ты должен захватить внимание потребителя игры, измеряется в секундах. Через игру путь до дофаминового вознаграждения, вот этой гормональной мотивации, сильно короче, чем через все остальные пути.

Вот в чём проблема игр: если ребенок в них совсем уж залипает, то потом без игры не может ничего. Потому что когда ты из игры выходишь, чтобы получить дофаминовое подтверждение другой деятельности, надо учиться месяцы и годы, потом практиковаться…

Ты на это смотришь: так, годы до дофаминов. Не, лучше пойду еще поиграю. Реально же так. Вспомните знаменитый психологический тест с конфетками. И вот проблема отсутствия мотивации очень серьёзная. Задача на будущее — ее решить.

От урбанистики к креативной экономике

— Что дала поддержка урбанистического проекта «Идентичный Кемерово»?

— Можно ли считать этот проект чисто урбанистическим — вопрос открытый. Он ближе к креативной экономике. Это интересная, перспективная технология. Мы много разных технологий пробуем, что-то используем, что-то нет. Пытаемся из этого какой-то бизнес собрать. Работа с идентичностью и креативной экономикой показала: нужен достаточно большой масштаб, чтобы это возымело экономический эффект. Чтобы зарабатывать, одного мерча мало, нужны и другие отрасли. Креативная экономика — это инновационная научная база, некое знание, которое ты должен приложить к какому-то производству. И у тебя получается продукт креативной экономики, который ты, условно говоря, экспортируешь. Не в формате «потратить деньги и ничего не осталось», а так, чтобы это привело к качественным городским изменениям, и каким-то значимым доходам, пусть и в достаточно отдаленном будущем. Один из вариантов реализации — кластер креативной экономики, мы назвали концепцию «Городом талантов».

— Это буквально город айтишников или что-то виртуальное?

— Это городской район, кластер креативной экономики, где IT является ее частью. Что такое классический креативный кластер? Это ВУЗ, вокруг него площадки разной направленности: культурный центр, коворкинги, выставочные площади или, например, театр (в зависимости от направленности кластера), вокруг — жильё, люди вокруг этой занятости концентрируются. Ведь если человек работает айтишником, у него есть жена, есть дети. И все это важно. Когда айтишникам в мире пробовали строить резервации, оказалось, что они не хотят в них находиться. Так что это концепт фактически создания не спального района, а района с новыми видами занятости и новыми рабочими местами. Там много элементов достаточно продвинутых. Площадка для размещения стартапов, проведения образовательных мероприятий или, скажем, телесных практик. Легкие фабричные площадки для развертывания малого фабричного производства в сфере креативной экономики. Начинается, понятное дело, с жилья, потому что только жильё может окупать все эти эксперименты. Проект «Город талантов» неплохо проработан, нужно определиться с местом.

— Традиционный за много лет вопрос. Планы на 2024 год.

— Мы активно развиваем те проекты, что есть, они находятся в хорошей форме. Бодро развиваются, проблемы в ходе перестройки после известных международных событий были успешно преодолены. Концепт «Города талантов» — займёмся адаптацией под площадку, на которую его удастся приземлить. Впереди как обычно, много работы.

— Спасибо за интервью!

Автор Дмитрий Уваров